Фрейд и Юнг

Вот какой ответ мне пришел в голову: Юнг так глубоко погружался в сновиденческую жизнь пациентов по той простой причине, что в сновидениях у них (так же как у подавляющего большинства людей) жизнь гораздо интереснее и насыщеннее жизни бодрствующей.  Для анализа человеческих мотиваций и потребностей в фазе бодрствования вполне достаточно фрейдизма, причем даже не в его философской части с конфликтом между “оно” и “супер-эго”, со сложным взаимодействием двух основных инстинктов, которые у Фрейда приобретают порой вселенские масштабы, а в части сублимации весьма скудного набора детских комплексов и переживаний.

Юнг с его сложными изящными концепциями, с его отсылками к мифологическим архетипам, к гендерной психологии, к проявлениям женского начала в мужской душе и наоборот, на практике-то попросту не нужен. Да, он интересен как поэт сновидений, как проводник по тайным тропам бессознательного, но с практической точки зрения это все не очень-то интересно. Да и потом, большая часть идей Юнг невозможно свести до уровня методички. Чтобы пользоваться психоанализом по Юнгу, надо хорошо разбираться в антропологии, истории, литературе и вдобавок обладать гибким и острым умом, чтобы эти знания грамотно применять. Поэтому из Юнга в основном черпают его деления людей по типам, потому что это действительно для методички самое оно.

А в обыденной практике Юнг во всем его блеске и величии не нужен, тут вполне хватает Фрейда, причем тоже изрядно упрощенного. Учение Фрейда о подсознательных комплексах тоже ведь далеко не столь просто, как это обычно представляется. Если рассматривать его исследование с идеалистической точки зрения, то Фрейд пытается понять, каким образом человеческая душа осознает свое тело, как привыкает к нему, как постепенно проникается ощущением, что с этим телом что-то не в порядке, что оно далеко не столь совершенно, как хотелось бы, что оно не такое как душа, и, наконец, вершина процесса – понимание, что тело бренно и при этом может размножаться (для Фрейда эти вещи взаимосвязаны, взаимообусловлены и почти что равнозначны). Процесс взаимной притирки души и тела не обходится без “царапин”, которые впоследствии могут перерасти в изрядные душевные травмы. Хотя Фрейд в начале своей научной деятельности изучал в основном “царапины”, связанные с переживаниями сексуального характера, впоследствии он значительно расширил свой исследовательский кругозор, но, увы, в массовом сознании он так и остался “зацикленным на сексе любителем непотребства”.

Но, с другой стороны, такова судьба любой идеи. Еще Ле Бон в своей “Психологии масс” писал о том, что идеи, проникая в толщу народных масс, изменяются до неузнаваемости, причем исключительно в сторону упрощения и опошления. Для того, чтобы стать понятым широкими массами, надо сделать свою мысль плоской как блин, раскрасить ее в яркие, игривые тона, да еще и раскрутить ее над головой, со свистом, чтобы все заметили и услышали. С этой точки зрения интересно, насколько Фрейд в своем раскапывании комплексов руководствовался научным пылом, а насколько жаждой славы? Впрочем, сильно сомневаюсь, что он сам мог бы ответить на этот вопрос. Но вот что ясно видно в Юнге, так это то, что он не хотел ни упрощать, ни опошлять, ни раскручивать свои идеи. Может быть, в этом и состоит разница между двумя великим психоаналитиками?