О Ельцине

В этих фигурах прослеживается определенное сходство: все они были людьми жесткими, нестандартно мыслящими, очень энергичными и плохо встраивающимися в систему. Эти качества, полезные во времена кризисов, в обычной, упорядоченной жизни нормально функционирующего государства, карьерному росту отнюдь не способствовали. Где был бы Ленин, если бы не Февраль 17-го? Так бы и сидел в эмиграции до самой смерти. А Сталин? Получил бы пулю во время очередной экспроприации или уехал бы в ту же самую эмиграцию. И никто бы никогда не узнал, что в Российской Империи были такие люди, способные полностью перепахать политический ландшафт древней монархии.

Нечто похожее произошло и с Борисом Николаевичем. Да, во времена СССР благодаря кипучей активности он сумел дорасти до весьма серьезного поста, но дальше в той системе он вряд ли смог бы продвинуться, а может, потерял бы и эту должность, слишком уж он был сложным и неуживчивым человеком. Но вот, как было принято выражаться в те годы, «подули ветры перемен», и тут-то нашли себе применение особенности ельцинского характера. Он первым понял (да нет, даже, наверное, не понял, а скорее почувствовал, нутром, затылком, подсознанием), что СССР больше не жилец, он первым смог ясно и недвусмысленно представить Россию не частью СССР, а самостоятельной державы. Остальные, и элита, и народ, всё ещё играли по старым правилам, они думали, что можно каким-то образом законсервировать страну  и не могли представить, каково это - оставить привычную колею и отправиться в путешествие в неизвестность. Никто ещё не смел признаться не то что вслух, публично, а даже самому себе, что Советскому Союзу пришел конец, что такова непреоборимая сила истории, и что теперь нужно отринуть всё прошло и думать совсем-совсем по-другому. Ельцин сумел преодолеть в себе инерцию старого мышления, он первым вышел из СССР и стал гражданином новой России.

Представления об этой новой России у Ельцина были смутные, что неудивительно. Пять лет перед этим общество спорило, о том, куда лучше пойти: направо, налево, на Запад или на Восток, а может, лучше и вовсе повернуть назад. Ельцин же, сам бывший человеком жестким и решительным, сделал ставку на самых крайних, радикальных и решительных. То, как лихо они взялись за экономику, сейчас вызывает… ну как минимум оторопь. Бесстрашие и бескомпромиссность «реформаторов» (хотя вопрос, насколько тот аврал на горящем корабле можно было назвать реформой) мало уступали решительности большевиков времен военного коммунизма, а последствия порой вызывали не менее ужасные, чем в те времена. Но, с другой стороны, после исчезновения старой державы они были единственными, у кого была хоть какая-то идея и какие-то представления о том, что нужно делать, и это их выгодно отличало от других прочих. Понятно, что практика весьма отличалась от того, что было написано в учебниках и того, что представляли себе молодые «реформаторы». Опять же, здесь стоит вспомнить Ленина и его соратников после прихода к власти. Они ведь тоже строительство социализма в отдельно взятой стране представляли сугубо теоретически и весьма наивно, а когда добрались до реальной власти, то мировоззрение их весьма и весьма изменилось. Это особенно хорошо заметно, если сравнивать дореволюционные работы Ленина вроде «Государство и революция», и послереволюционные, ну те же «Очередные задачи Советской власти», например.

В ситуации, когда старые законы перестали действовать, приходится полагаться не на теорию, а на чутье, не на компромисс, а на жесткое навязывание своей точки зрения и своей модели поведения. В условиях начала 90-х (как и после 1917) стране нужен был сильный, непредсказуемый, не стандартно и не системно мыслящий правитель, способный сам устанавливать правила и сам же менять их на ходу, готовый поддержать своим авторитетом и своей пробивной энергичностью самые крайние меры. 

Но «ветры перемен» не могут дуть вечно. Эпоха Ельцина закончилась довольно быстро. Не в 2007 и даже не в 2000, как многие полагают, а где-то на рубеже 96-97, когда та самая Новая Россия начала приобретать внятные очертания. Это действительно оказалась совсем другая страна, не такая, как СССР, и не такая, какой её видели «реформаторы». А дальше произошло то, чего и следовало ожидать: такой правитель, как Ельцин, был Новой России не нужен. Да и вообще ей многое и многие из того, старого времени, оказались не нужны. Система стремительно и жёстко отстраивалась, и Ельцин это понял, опять же, даже скорее не понял, а почуял. Конечно, ему надо было уходить еще тогда, в 96-м, но теперь уже он сам не смог противостоять инерции мышления . Человек, который всего лишь за пять лет до этого первым вырвался из старой колеи и ушел в мрак неизвестности, теперь оказался не в состоянии повторить тот шаг.

Последним гениальным ходом Ельцина, ходом, в котором еще раз проявилось его легендарное феноменальное чутье, стал подбор преемника. Он выбрал человека, который идеально соответствовал формировавшейся системе, а потом…просто ушел в тень. И оттуда тихо наблюдал за тем, как Новая Россия прорастает и через остатки старой советской системы, и через переходные, на живую нитку слепленные им и его сподвижниками структуры. Подозреваю, что он испытал немалое удивление, увидев, насколько Новая Россия оказалась не похожей на то, что он представлял себе в далекие дни 91-го, когда ветра перемен раскачивали дряхлый, усталый СССР. Многое из того, что он пытался создать и поддержать, уверенный в том, что это наверняка понадобится (свободные СМИ, независимые политические партии, сильный парламент, крупные частные собственники) Новой России оказалось не нужно, и она от этого либо избавилась, либо преобразовала в иные, совершенно не похожие на первоначальные, формы. Да, проступали в этой Новой России те черты, которые, казалось, были давно уже забыты, но, тем не менее, это была новая страна, и полного возврата к прошлому в ней уже не могло произойти. В конце концов, кто как не он, сделал для этого всё, что мог. Так же как и Ленина в 17-м история использовала Ельцина для того, чтобы как тараном снести старую систему, расчистить поле... и уйти, предоставив наследникам возможность построить на этом поле что-то новое.

Есть и ещё одно сходство между крупными фигурами русской политики 20-го века. Как современники, так и потомки много и ожесточенно спорят о них, подробно разбирают каждое их движение, каждый политический жест, и либо принимают, либо отвергают их самих и то, что они делали. Мало того, в изгибах российской истории этих персонажей, образно выражаясь, то свергают с пьедесталов, то опять на пьедесталы возносят, то опять свергают. Такая им досталась доля... С историей не поспоришь. Они выполнили свое предназначение. И не нам их судить.